Бори́с Дми́триевич Григо́рьев (11 (23) июля 1886, Москва — 7 февраля 1939, Франция) - художник-модернист, представитель авангарда. Борис Григорьев родился в Москве, мать его Клара фон Линденберг была шведкой. Борис был внебрачным ребёнком Дмитрия Григорьева, царскосельского мещанина, по образованию — бухгалтера, служившего управляющим Рыбинским отделением Волжско-Камского коммерческого банка. В возрасте четырёх лет был официально усыновлён и стал воспитываться в семье отца; позднее в воспоминаниях напишет, что его детство в Рыбинске из-за его полурусского-полушведского происхождения и из-за незаконнорожденнности не было счастливым. Борис Григорьев был вспыльчивым и экзальтированным человеком и от восторженности быстро переходил к мизантропии. Себя изображал неврастеником с барочно перекошенным лицом и презрительно косящим взглядом и, не шутя, называл «первым художником на свете». В 1903—1907 годах — учился в Центральном Строгановском художественно-промышленном училище (класс Д. А. Щербиновского, а также у А. Е. Архипова), затем в качестве вольнослушателя посещал петербургскую Академию художеств (до 1913 года), где занимался у А. А. Киселёва и Д. Н. Кардовского. С 1907 года жил в Петербурге, в 1909-м посетил родственников матери в Швеции, в 1913-м впервые посетил Париж, где прожил четыре месяца и создал цикл работ на темы парижской жизни. 1909 — в составе «Студии импрессионистов» — объединения молодых художников, творчески близких к футуристам, возглавляемого Н. И. Кульбиным. 1913 — член Мира искусства (до 1918). 1918 — член 1-го профессионального союза художников в Петрограде, преподавал в Строгановском училище. Безусловно интересны портреты работы Григорьева, мастера натурного рисунка. Творя в атмосфере авангарда, тем не менее, он никогда не бросался в крайние формы, чаще всего изображая не человека самого по себе, а скорее, показывая роль, которую играет этот человек. Гротеск, используемый Григорьевым, скорее лукав, чем зол и сатиричен. Например, портрет В. Э. Мейерхольда. Мейерхольд, театральный режиссер-новатор, чья эксцентричная система создания образа строилась на гротеске, выразительности жеста, силуэта, антуража, был в этом близок художнику; даже само позирование для портрета Мейерхольд превратил в творческий процесс. Причудливо изломанный силуэт фигуры режиссера, очень точно передающий его пластику, - результат поисков в рисунках, которых Григорьев всегда делал великое множество для каждого портрета. 1919, октябрь — художник с семьёй в лодке тайно пересёк Финский залив. Сначала поселился в Берлине, а в 1921 году переехал в Париж. Бывал в США, в 1928—1929 и 1936 годах путешествовал по Латинской Америке. Париж - несомненно главный город в мире искусства, куда устремлялись молодые амбициозные художники, страстно желавшие освободиться от строгих классических канонов. Русская художественная диаспора в Париже была весьма разношерстной и художники часто работали в совершенно противоположных направлениях. Григорьева оставили равнодушным позиции русского авангарда; вместо этого он присоединился к группе «Мир искусства», которая к тому времени вновь сформировалась во Франции. Несмотря на трудности первых эмигрантских лет в Париже 1920-е годы принесли художнику признание, которое простиралось далеко за пределы Европы и достигло Америки. Такой успех быстро отразился и на коммерческой стороне его деятельности, Григорьев стал часто выставляться - его работы принимали на престижные выставки, такие как Венецианская биеннале и парижский Salon d'Automne. В 1917 году в России Григорьев начал цикл картин и рисунков «Расея», который завершил в 1920 году в эмиграции. Появившись на волне революционных событий, этот цикл во многом определил дальнейшее развитие художника, принес ему в тридцать с небольшим лет широкую известность в России и на Западе. Григорьев изображал удаленные уголки Петроградской и Олонецкой губерний, те места, где еще сохранялись древние народные традиции, где воздух был пропитан поэзией патриархальной старины. Но его интересовали не жанровые подробности или этнографические черты русской деревни, ему был важен современный «расейский» человек в разных его типажах и характерах. Картины и рисунки цикла, опубликованные отдельной книгой «Расея» в 1918 году в петербургском издательстве Ясного, вызвали в свое время бурные споры. За внешним спокойствием и суровой замкнутостью крестьянских персонажей современники увидели «скифское варварство», «архаическую грубость», «звериную, углубленную жестокость», «издревле вечное, мужицкое подполье». В то же время отмечалась «чудесная плоть искусства, цвета спелых хлебов, цвета северной зелени - прозрачные, много алого, легкого, незлобливого» (А. Толстой). Александр Бенуа так описал свои впечатления от просмотренного цикла: «Расею» проклясть так и хочется: это не о любви к родной земле или к Богу, не о сочувствии угнетенным крестьянам. Это вообще непонятно о чем и очень страшно: обитатели земли русской, младенцы и старики, уродливые и не очень, злобно таращатся на зрителя. В их глазах горит глубокая ненависть, не имеющая конкретной причины и адресата (в полотнах цикла нет ничего, чтобы объясняло эти чувства) - однако странным образом понятная многим, вполне современным русским».